Труженикам иглы и вазелина 90-х
посвящается.
Девяностые. Не знаю, как у вас там происходило, а в
Одессе было заебись. Бандиты где-то кого-то душили и вымогали, и часто по
телевизору мы видели хронику суровых будней криминалитета, но на улицах было
невероятно. Огромные груды разноцветных товаров заполонили только недавно серый
дефицитный рынок. Всякие западные явления ворвались, и их стало все можно.
Музыка. Фильмы. Журналы. Кричащая упаковка. Всего стало вдруг навалом. Денег
было несправедливо меньше.
Все стали что-то вдруг проворачивать и деловарить.
Водители автобусов открывали валютные магазины. Вчерашние преподы мат. анализа
становились воротилами нефтяного бизнеса. Кто-то из знакомых или родственник у
каждого мотался в Турцию и Польшу. Мы старались не отставать. Удавалось
единицам. Я окончил школу еще в беспонтовом совке, а вот во взрослую и
невероятно яркую жизнь пришлось запрыгивать на ходу локомотива «Теперь-Все
-По-Другому». Никто не имел никакого понятия, как именно это будет. Но вдруг
стало все доступно. Мне дала Маша, и это четко обозначило переход во
взрослость...
Потом институт и сессия вполглаза. Новые шальные
знакомые вдруг. Работа косоруким плотником в пароходстве (есть и моя вина в его
развале что уж). Водка «Кремлевская» на ночном Чкаловском пляже с запивоном из
пакетика Юппи и затяжками LM. Поездка на Металлику в заблеванном плацкарте.
Длинные волосы и свежее обрушившееся музло из ставшей вдруг близкой заграницы.
Самый яркий и горячий год из 90-х случился именно 96-й. Так я его помню.
Первые станции FM со всем знакомыми ведущими
радио-хулиганами. Музыка 96-го сверкала невероятной сваркой прихватывающая
людей и события друг к другу. Музыкальных новостей перло через край. Сначала
всех огорошили известием, что мистер президент таки «кокоджамба», и от этого мы
глушили горький джин-тоник под «макарену» в пляжных пластмассовых кабаках под
маскировочной сеткой. Потом приехали лицеистки и привезли осень. Тогда-то мы и
узнали что «тучи как люди». Мы как раз прыгали под «voodoo-people» в «Космо»,
когда все это оказалось.
Быть преступником стало официально престижно, а
вымогать считалось милым и романтичным. Тарантино так об этом прямо и говорил.
А мы ему верили как родному. Патрик Суейзи несся на серфе, лихо постреливая,
наперегонки с Кеану Ривзом с экранов еще советских теликов. Микки Рурк смачно
тянул папироской и предлагал случайным телам с начесами немного секам-палсекам
на его «харлее». Все сразу поняли, как надо жить. Кино давало четкие
инструкции. Сапоги-казаки, джинсы с пряжкой и по максимуму цинизма. Можно с
пиджаком и цепочкой.
Дезодоранты «Хот-Хиз» со шкворчанием впитывались в
подмышки. 96-й благоухал предвкушениями. На дискотеках и рок-концертах воздух
можно было пощупать. Все были озабочены стилем. Одесские бандиты не носили
убогие треники, как их двуногие собратья из нечерноземья. Они по-пижонски,
щеголяли в шелковых рубашках и с влажными зачесами, как симпатичные
тарантиновские злодеи. Они любили именно татуировки. Не зоновские наколки, а
так чтобы как у Клуни в вампирской киношке. И подчеркнуто культурным словом
«татуировка».
На эпидермисах горожан разгулялась феерия сюжетов.
Сценки из жизни средневековых японских содомитов. Злые колючки для девочек.
Пантеры с крылышками. Волки, продирающиеся сквозь шкуру владельца. Такие же
тигры. Или тигр, такой знаешь, лезет вверх, а из-под когтей кровь. Со
стереоэффектом, не вопрос. Всякая нежить спорной анатомии. Для особых ценителей
престижные и загадочные кельты. Морякам набивали осьминогов и акул. С тенями. И
чтобы акула отбрасывала тень на русалку с якорем «трайбл» на бедре. Пауки.
Скорпионы. Черепно-мозговая тематика в языках пламени для поклонников
копро-группы «Ария». Разноцветная татуировка стала символом принадлежности к
новой яркой культуре и, собственно, атрибутом высшей касты. Оказалось, что есть
даже белый цвет. И поговаривали за золотое тату где-то там, где очень дорого и
только для черных.
Всплеск моей карьеры татуировщика пришелся аккурат на
96-й. Как-то совершенно случайно я стал художником первого в городе
тату-салона. Этому предшествовала, конечно, вереница неслучайных событий... Но
не будем об них. Итак, сессия 2-го курса архитектурного послана нахер, и я с
разбегу рыбкой (такая знаешь... с зубами и разноцветная... плывет типа из глаза
злого черепа), нырнул в карьеру модного татуировщика. Основная и ныне
действующая легенда татуировки Квадрат отбывал в то время курсы повышения
квалификации. И из конкурентной борьбы тату-салонов, на отчетный период выбыл.
Поток неучтенной кожи хлынул под хищные иглы конвейерной лентой.
Это был движ. Организованные группировки клиентов из
«бригадных» злобно пучеглазили на конкурентов, поверх глянцевых журналов
«ТаTToo». Модельные девушки тут же задирали топики для размещения клубничек и
прочих рептилий на выпуклостях несовершеннолетних организмов. Бизнесмены заказывали
крупных клыкастых в надежде быть похожими на престижных бандосов.
Продажно-ссыкливые мусора и нежные налоговики любили готику. Проститутки,
сменившись с ночной, похмельно обожали эзотерические символы и иероглифы о
любви. Байкеры на мотороллерах-переделках уважали черепа в пламени. Хорошие
девочки, хотели быть плохими, в зоне бикини. Уголовные масти и прошлое
забивалось драконами. Мужественность приобреталась нанесением на худосочные
конечности свирепых оскалов.
Располагалось все это на третьем этаже Пассажа. В
офисе гремящей тогда кинокомпании «ДаДа», под совершенно сумасшедшим
руководством очень эпатажного и заграничного немца Миши. Он, к слову сказать,
был тот еще персонаж. Актер. Авантюрист. Алкоголик. Там ошивались все. Так что
всем привет. Всем, кто остался. Присутствие в его кино-конторе еще и
тату-салона добавило бодрого хаоса культурной жизни города. Он выпивал с утра
весь мой медицинский спирт, и к вечеру предлагал «ебнуть еще по полста», но уже
вискаря. Жил он там же, на антресоли. После того как он, выйдя босиком в
галерею Пассажа, послал с явным фашистским акцентом нахуй целую Аллу Борисовну,
я сильно его уважал. Сделал он это в дорогих, но харизматично обосцаных
джинсах.
Я сильно вырос в глазах. Со мной было престижно
дружить и везде приглашали. Я был щедр и вальяжен. Потому что я зарабатывал в
день больше в разы, чем моя мама за месяц начальником припадочной котельной.
Денег мне хватало на все мои тогдашние запросы и нехитрый досуг. Ковбойский
стиль шмоток и диски с музлом. Видеодвойка с подборкой кассет про гангстеров и
телок на мотоциклах. Пиво «Гёссер» и самокрутки «Друм». Бас-гитара. Всерьез
подумывал о пейджере. Он изящно завершил бы образ. Мобильный еще кусался.
Минута входящего звонка стоила как сантиметр татуированной кожи. 2 доллара. А
работал я за 30 процентов. С тех пор, кстати, 30 процентов, я могу вычислить из
любой цифры. Оборудование, аренду, краски и прочее гостеприимство мне
предоставляла патронесса Татьяна. Которая, раз в неделю, заезжала за стройными
пачечками хрустящих гривен. По 1,75 к доллару. Мир вращался в нужную сторону. С
комфортной скоростью оборотов. С живописными пейзажами за окном. В середине
полета всегда предлагали напитки. Потом, конечно, все пришло к логическому
пиздецу.
Случилось это так, как случалось тогда нередко. Это
называлось емким термином «пиздорез». На моей персоне как-то пересеклись
интересы конфликта. Город тормошило бандитско-мусорским переделом. Менты
расчищали стрельбой место у корыта. Шла рябь и летели брызги. Этой рябью меня и
снесло.
Помню внезапный ноябрьский вечер. Галерею Пассажа. И
прохладный гул от моих криков. Я придерживаемый за голенища остроносых «мексов»
свисаю с ажурного балкона 2-го этажа. Из ноздри по переносице и лбу стекает
струйка крови, и частые капельки, недолго сверкнув рубином в неоне вывески,
шлепаются на мозаичный пол внизу. Держат меня два близнеца-боксера из
«стояновских». В целом композиция была немного визуально перегружена, хоть и
выдержана в барочном вкусе. Чувствовалось влияние Караваджо. Была некая
тревожная асимметрия, но композиция уравновешивалась динамикой поз. По бокам
две крупные гипсовые тетки-статуи с поднятыми назидательно руками. Я, слегка
смещённым от центра композиции, свисаю с балкона, сбоку от нарочито выпуклого лепного
картуша. Головой вниз. За ноги меня придерживают два смуглых и крупных атлета.
Снизу совсем не переживают обо мне мои оппоненты с блестящими бритыми
макушками. Позы и мимика живописны и красноречивы. Не хватало красной
драпировки и бликов бронзы, конечно. И свет был несколько холодноват. Но капли
крови давали такие сочные багровые акценты. И фигуры в кожаных куртках были
брутально графичны. Силуэты прохожих на дальнем плане были размыты. Они
устремлены были оттуда. И позы их как бы символизировали незаинтересованность
происходящим. Им было похуй. А между основными фигурами происходил диалог. И по
выражению лиц и характеру поз, видно, что соглашение достигнуто. Не в мою
пользу, как и подобает мученику. Присутствие под потолком лепных амурчиков как
бы символизирует иронию Провидения, но настраивает на позитив в будущем.
Такое вот полотно. По результатам композиции я взнес
бабла. И зарекся до поры. Моя патронесса проявила византийское лицемерие и от
меня отказалась. Я был удручен и скомкан морально. Совсем не утешением стала
вдруг еще и сессия, дело шло к зиме. Но все потихоньку разрешилось. Спокойным
счастьем было чертить институтский курсовик «сельского клуба». Тут не
требовалось загонять под краску кожу иголками, она струилась себе бесшумно
из-под рейсфедера на тугой планшет. Что умиротворяло и настраивало на
философский лад.
P. S. Татуировщиком, по сегодняшним меркам, я был
плохим, кстати. За что мне бывает стыдно. Но искренне считаю, что татуировка на
мужчине должна выглядеть увечьем, а не украшением. Чему сам подтверждение.
-Tattoo—artist A. Ovsyanking /96
Одесса 1996-2018.
Комментариев нет:
Отправить комментарий