Саша Бренер
Все встречи с Сашей вызывали во мне смешанные чувства
и глухое раздражение. Я сам старый акционист – понимаю, что во что вставлять и
как потом вынимать. То он маструбирует в Новой Третьяковке за картинами Богдана Мамонова, то
на бис пытается сам себя поцеловть в жопу в рамках акции “Делай
с нами!” Но это хоть безопасно. Я ему даже льстил:
— Да, Саня, тебе точно дадут премию Калинги!
— Что за премия?
— За популяризацию науки. Вот учишь людей хорошим
вещам - как себя в жопу поцеловать,
не свернув шею.
На выставке к 10-летию галереи Гельмана стою я возле
него и в ус не
дую, думаю, обойдется сегодня, но нет, вынимает из-под пиджака биту и давай
лупить по стеклам, под которыми уж не помню чья графика экспонировалась. Чуть
осколки в глаза не попали. Говорю ему:
— Слушай, парень, вот если б ты сейчас обоссал Марата
с головы до ног, разбил ему очки, а напоследок серил ему за шиворот - вот это было бы
круто, а то, что ты делаешь - инцидент в колхозном клубе.
— Леня, не нервничай.
— Я спокоен в смертельном бою. Однако тебе слабо
обоссать и обосрать Марата
в столь торжественный день.
После этого стал он стихи писать, запредельно
отрывные. Не знаю, почему он издавал их обычно сброшюрованные, я б на его месте
издал бы их как валики туалетной бумаги, чтоб уж отрывные так отрывные. Самая
лучшая у него акция - это даже не доллар, нарисованный на холсте Малевича, а
вот та, где он насрал под “Незнакомкой” Крамского в Русском музее. Тут
действительно круто: человек стремится к прекрасному и сразу вступает в гавно.
Просто замечательно! Тут еще один контекст-примета - “к деньгам.”
И деньги, и искусство, и гавно - и все это в таком
гармоническом единстве...
Дима Врубель
Утром, выгуливая собаку, встречают под Берлинской
Стеной Диму Врубеля. Он на соседнем со своей работой секторе стены, записывая
чужую роспись, пишет авторское повторение своей знаменитой “Среди этой смертной
любви”. Его спрашивают:
— Дим! Спятил, что ль? Что ты делаешь?
— Да вот, сглазили мой шедевр, уже не смотрит никто.
— Так те, кто в лицо знал Брежнева, почили уже, и
этого, как там его..., ну, целованного так и фамилии никто не вспомнит. И,
вообще Гор Чахал свидетель, что голубой дискурс исчерпан.
Дима не на шутку разозлился. Схватил ящик с красками,
трясь его об асфальт и орет:
— Ах, пид#р@сы конченые! Что наши, что немцы!
Юра Лейдерман
Пошла молодая картошечка и Юра решил побаловать семью.
Сварил ее, милую, заправил лучком и маслом, прованским, настоящим. Надо ж
посыпать укропчиком! Тут на Юру нашло: рубит укроп и кидает, рубит и кидает,
рубит и кричит:
— От ..яди москальские! Ну, с@ки, получите, ватники.
Дочка Анечка испугалась и в истерике уже:
— Папа, не надо!
У Юры глаза безумные, весь красный, слюной брызжет,
руками машет и еще пуще:
— Ах твари кремлевские!
Рубит укроп и кидает, рубит и кидает. Супруга:
— Юра, куда столько?
А он рубит и кидает, и уже просто орет:
— Ну что, падлы-москали, нахавались?
Еле оттащили. Полкухни в укропе. Долго потом
картошечку из укропа выковыривали.
Комментариев нет:
Отправить комментарий