— А почему у нас сегодня не выходной? — поинтересовался Феликс.
— Вы не в Советском Союзе, Феликс! — прокричал из своего Тупичка Гоблина Редактор. — Сколько можно праздновать эти совковые даты?! Вы еще Бонч-Бруевича отпразднуйте!..
— Это, кстати, мысль, Аркадий Семенович! — поблагодарил шефа редактор по сольфеджио и бульдозерам.
— Аркадий Семенович! — сказал я. — Мы живем в городе, который первым провел первомайские демонстрации. Я уже молчу про стачки в Чикаго.
— И то, что коммунисты, как обычно, всё у нас украли, — поддержал Феликс, — вовсе не должно нас останавливать на пути к светлому весеннему празднику! Зиночка, вы уже надули ваши шарики?
Младший редактор Дженнифер, которую все в редакции называли Зиночкой, стремительно покраснела и поправила бретельку лифчика.
— Гоша, а вы, как свидетель истоков, расскажите нам, как всё начиналось! — потребовал я.
— Я приехала чуть позже, Сашенька, — дипломатично ответила праматерь всех русских корректоров Нью-Йорка Аглая Францевна, которую все в редакции называли Гошей. — Но рассказать могу...
Гоша погладила стоящий рядом принтер, который тут же выгнул спинку и ласково заурчал.
— Зиночка, — заинтересовался Феликс. — А вы знаете, что такое «освобождённый труд»?
— Нет, — вспыхнула Дженни.
— Это когда Осташко вас среди бела дня забирает с работы на 2-3 часа непонятно куда! — заржал Феликс.
— Не «непонятно куда», Феликс, — сухо отметил я. — А пить кофе. Девочке с её работой нужно восстанавливать сахарно-солевой баланс в организме.
— Я даже не сомневался! — согласился редактор кракелюров и терруаров. — Мне только одно непонятно: почему ты не берешь еще и Аглаю Францевну, у которой работа та же, только ее существенно больше.
— У меня, Феликс, сахарно-солевой баланс еще с блокады нормализовался, — сказала Гоша. — Так что за меня можно не волноваться.
— Я и не волнуюсь, Гоша, — сказал Феликс. — Я просто, как те бастующие в Чикаго — за справедливость. Вот, например, с сахарным балансом всё ясно, но я не могу понять, откуда в кофе солевой баланс?
— А откуда ты знаешь, что я подсыпаю ей в чашку? — спросил я.
Феликс посмотрел с уважением. Густота краснения Зиночки приблизилась к экстремуму.
— Если бы ты был, как те бастующие, — сказал я. — Ты бы потребовал для нас восьмичасовой рабочий день.
— Они что, реально за это митинговали? — удивлённо спросила Гоша.
— Именно за это, Аглая Францевна, — заверил я.
— И у них получилось?
— Нет, — грустно сказал Феликс. — Их расстреляли.
— Это ждёт всех, кто сам не знает, чего требует! — раздался Голос Редактора. — Но при этом требует!
— Мы, Аркадий Семенович, требуем День международной солидарности трудящихся! — сказал я.
— Понимаете, Осташко, — незаметно подкравшись, сказал в ухо Редактор. — Для вас главное — слово «солидарность», а вот для меня — «трудящихся». Которых я в этой редакции в упор не наблюдаю!
— Как вам не стыдно, Аркадий Семенович! — возмутился Феликс. — А Аглая Францевна?! Человек прошел войну, пережил блокаду, строил БАМ и Магнитку, и вот теперь ежедневно, не покладая Дженнифер...
Феликс двусмысленно глянул в мою сторону. Я показал кулак.
— ...работает на благо нашего издания! — закончил Феликс. — И это мы еще молчим про организованный самолично Гошей Брусиловский прорыв и Вторую Пуническую войну!
Редактор смущенно заморгал.
— Ну что вы, Феликс! — дипломатично сказала Аглая Францевна. — Я приехала чуть позже.
Комментариев нет:
Отправить комментарий