СЛОБОДКА

Слободка - это район боли, страха, скорби и уныния. Обветшалая и тоскливая, со своим застывшим временем и пыльным тяжелым воздухом. Об архитектуре тут говорить сложно, осталось совсем мало красивых зданий, сплошной самострой, каждый со своим характером и причудами. Череда старых обшарпанных больниц и диспансеров, дешевых универсамов и СТО, с двух сторон окруженных кладбищами и храмами. Если перелезть чрез забор со стороны онкологического диспансера - попадешь в мрачные дебри, заброшенная кафедра психиатрии утопающая в мусоре и грязи, пустыри, вороны, колючая проволока дома «хи хи», и даже стая лающих и бегущих в твою сторону собак кажется не такой уже и страшной. Тут всегда сложно дышать, тут всегда спотыкаешься и много куришь. Даже запах свежеиспеченного хлеба, доносящийся с хлебозавода, не добавляет настроения. Это район стариков и умалишенных: более гармоничных жителей даже не выдумать. Здесь самый бедный базар в городе и самый мрачный и заброшенный парк. Это проклятый район, забытый Богом, хотя его тут вспоминаешь чаще, чем когда-либо, и в твоей голове проносится бесконечная череда вопросов к нему.

Никогда не была оптимистом, но раньше я воспринимала Слободку не так мрачно. Может из-за дурного возраста, а может и потому, что за заборами слободских учреждений и кладбища, у меня ещё не было ни знакомых, ни друзей. В студенческие годы Слободка мне даже нравилась. На Воробьева у нас проходили практические занятия по психиатрии, на которых стало ясно: психиатрия – вот моя любовь. Я опять промахнулась и не туда поступила. Но было поздно, я слишком стара, ведь мне шел уже 20-й год, и я только перевелась.

Слободка – это интересный учебник с наглядным пособием и примерами. Первым примером из учебника был мой дед, который жил в самой гуще событий, рядом с психоневрологическим диспансером. На втором курсе нас с сестрой отправили жить в эту «замечательную» часть города, чтобы мы за ним присматривали. К тому времени его настигла болезнь Альцгеймера и потеря слуха. Деда я очень любила, и особых хлопот он мне не доставлял. Нужно было его кормить, рассказывать, кто есть кто, и, уходя, закрывать его на ключ, чтобы он не отправился в очередное путешествие. Вообще, маразм – это совсем не больно. Ты всего лишь не помнишь своих детей и внуков, что ты уже обедал и где ты живешь. Но зато прекрасно помнишь своих учеников, голодовку в 30-х, войну, стихи Шевченко, святое писание и многое другое. Всю жизнь дед проработал директором педучилища, преподавая научный атеизм. Тут можно искать связь…

Кстати, меня единственную дед отлично помнил, что неимоверно льстило мне и злило всех остальных родственников. Из-за потери памяти дед совершенно не страдал, до своего последнего дня он был весел и не утратил чувство юмора. Иногда мне даже казалось, что он симулирует, потому что слух и память к нему возвращались внезапно. Ну, например, когда мы играли с ним в карты. Никак не могла понять, как у него получается всегда выигрывать, и когда я вслух говорила сестре: «Забрасываем его пикой!», он прекрасно все слышал. А секрет победы заключался в простой истине: «Незаметно скидывай плохие карты».

Каждое утро начиналось с того, что дед приносил с хлебозавода пару буханок хлеба, и в 7 утра уже собирался идти за третьей. Он постоянно требовал, чтобы его накормили. Сразу после завтрака он кричал:

— Ну що, сніданком тут не годують? Може хоч пообідаємо?

Приходилось прятать от него еду, а затем и моющие средства. Потому что однажды, вернувшись с университета, я обнаружила в холодильнике недоеденную пасту для мытья посуды. В то время был популярен маргарин «Рама», мыльная паста была в точно такой банке. Каждый день тыкая пальцем на сестру он спрашивал:

— Виточка, хто це? Як її звуть? Ким вона нам доводиться? Напевно десята вода на киселі? Нехай варит борщ!

Сестра невероятно злилась, а я ему поддакивала и смеялась. Вспоминаю, как по утрам укладывала волосы, а дед подкрадывался сзади и заботливо надевал на меня свою раритетную засаленную ушанку, со словами:

— Надень шапку, холодно!

Сейчас, возможно, я бы ее и носила, но тогда в моде были челки с начесом, и эта шапка казалась мне чудовищной. Впрочем, как сейчас – челки с начесом. Помню предприимчивого соседа со своим дебильным сыном. Сын ходил и разбивал окна, а отец, стекольщик, тут же их вставлял. Гениальные предприниматели! Очень долго с ними ругалась и отказывалась платить за разбитое ими же окно.

Мимо нашей улицы часто проходили больничные фрики: яркие дамочки с башнями на голове, мужчины в летних шортах зимой и странных шляпах.  И, что самое удивительное, они всегда находили во мне собеседника и слушателя. Я до сих пор – магнит и друг сумасшедших. Видимо, чувствуют во мне несостоявшегося психиатра. За одного из них я вышла замуж, а многие стали мне близкими друзьями. И сейчас наверняка читают этот совершенно неконструктивный текст.

Источник...