— Миня, а ты тут по знакомству или с улицы? —
поинтересовался я.
Бармен Миша посмотрел на меня через донышко только что
протертого пивного бокала.
— Не с улицы, а с бордволка, — сказал он. — Только
приехал, шёл, молодой был, наглый... Увидел бар с русскими буквами, зашел и
сказал: «А шо ж у вас тут так всё херово?».
— А они? — заржал я.
— Они тогда офигели, Саня, — поделился бармен Миша. —
Только и смогли спросить: «А ты что, знаешь, как лучше?».
— А ты? — веселился я.
— Я сказал, что любой дурак знает, как лучше. Даже я,
— сказал Миша.
— И они тебя даже не послали? — удивился я.
— Они меня, Саня, даже взяли на работу! — сказал
бармен Миша и подул в следующий бокал. — А куда им, в сущности, было деваться,
да?
— И стало лучше? — уточнил я.
— Для меня — точно стало! — честно ответил бармен
Миша. — Остальное — детали.
— А если серьёзно? — спросил я.
— Если серьёзно, то лучше — это понятно, шо не стало.
Зато с того момента тут уже 23 года есть я. Вот тебе плохо?
— Мне — зашибись, Моня, — признался я.
— И даже Дима и Славик, которые тебя заменяют, ни хера
тебя не заменяют, — я путанно попытался объяснить...
Миша порозовел.
— Только ты Диме и Славику не говори, Монь, — честно
сказал я, — потому что им я говорю то же самое.
Поролоновый стакан, который в меня кинул бармен Миша,
не долетел. Я пригнулся, и тара, благодаря ветру, улетела в сторону горизонта и
одиноко белеющего, по классике, паруса.
— Миш, а вот сейчас дождь, да? — спросил я.
Миша, как человек очень ответственный, обозрел
окрестности и мокрый бордволк через донышко опять протертого стакана.
— Да, — признал он. — А что?
— Ну так у тебя ж, значит, сейчас меньше клиентов... —
сказал я. — Ни Фимы, ни неприятного Бори, ни Розалии Александровны. Даже, не
при нас будь сказано, Сявы — и того нет.
— Сейчас все придут. Просто зонтики ищут, — заверил
Миша. — Погода не имеет значения. Ты кино смотрел? «Бар состоится в любую
погоду». Хороший фильм... Вот так и у меня.
— Мёдом намазано? — спросил я.
— Ну, ты ж пришёл, — логично сказал Миша.
— Так я пришел с тобой пообщаться, а ты бокалы трёшь,
— сообщил я. — Вот уже третий раз по новой один и тот же берешь. Протрется же!
— А что пообщаться? Я тебе шо, Шахерезада? — удивился
бармен Миша. — Про дядю-Витю-диссидента ты ж знаешь?
— Сам видел, — подтвердил я.
— Про Федю «Плевако-во-все-книги»?
— Лично выводил из книжного магазина, — сказал я.
— Ну, вот! — подтвердил Миша. — Вы, Александр
Сергеевич, сдали экзамен на право управления Брайтоном, идите в жопу, ксиву вы
получите по почте.
— А шо-то интересное? — спросил я.
— Про Фаню и гроб слышал? — задумался Шахерезада.
— Не, — удивился я. — Наливай.
Миша поставил на стойку две рюмки и налил.
— Когда-то, Сашка, здесь жила Фаня, — сказал он. — Это
другое поколение, я её еле застал.
— Поэтому про гроб? — заинтересовался я.
— Почти, — сказал бармен Миша. — И была у неё в
Харькове сестра Фаня...
— В семье было плохо с фантазией, да? — отметил я.
— Нет, — не согласился Миша. — Это разные Фани.
— Я понимаю, что разные, — сказал я. — Одна Фаня на
Брайтоне, другая Фаня в Харькове — что ж тут одинакового.
Миша обиженно блеснул на меня глазами через очки и
снова налил две.
— Иначе ты не поймешь, — пояснил он.
Мы молча выпили.
— Наша Фаня — она Флора, — сказал он, — А харьковская
— она Фаина. Но обе они — Фани.
— Вот теперь понял, Миш, — согласился я. — А Фани —
чисто для удобства общения, да?
— Да, — кивнул бармен Миша. — Так вот, та Фаня, которая
харьковская, внезапно умерла.
— Горе, — загрустил я.
— Конечно! — подчеркнул Миша и опять налил две.
Мы выпили, не чокаясь.
— А что Фаня-местная? — поинтересовался я. — Как она,
так сказать, пережила?
— Фаня — очень дальняя родственница, — объяснил бармен
Миша, — Хоть и родная сестра. В вашем блядском Харькове все родственники были,
по их собственному мнению, куда ближе. Особенно выёбывалась четырехъюродная
тётя по мужу...
— Что значит «блядском»?! — возмутился я. — Харьков
как Харьков. Не харьковее остальных!
— Та да, — сказал Миша, — но тамошние куда более
близкие золовки, девери и прочие шурины (и особенно четырёхъюродная тетка по
мужу!) решили, что именно наша Фаня обязана поучаствовать в похоронах громче
всех.
— На правах самой дальней родственницы? — спросил я.
— На правах самой дальней, по их понятиям, но самой
территориально-богатой, по их понятиям, родственницы! — подтвердил Миша. — То
есть, грубо говоря, с неё потребовалось оплатить похороны целиком.
— Идея красивая, — согласился я. — А шо та Фаня,
которая наша?
— Не, ну она, конечно, пиздоватая была, — сказал Миша,
— но не припоцанная же! Она им позвонила и сказала, что пришлёт основную часть
затрат...
Я начал сползать под стол...
— Ты понял, Саня, да? — Миша пятый раз протёр один и
тот же бокал. — Да, она купила гроб.
— Здесь?
— Здесь, — подтвердил Миша. — Мощный такой гроб, у
«Невский-Яблоков». Красивый даже... С ручками и, как говорится, кистями и
глазетом.
Я всхлипывал.
— Вот-вот, — подчеркнул Миша. — А ты пытался когда-то
отправить пустой гроб срочной авиапосылкой в Украину?
— Я даже полный не пытался, — признался я.
— А Фаня послала! — сказал Миша.
— И чем закончилось? — мне было более, чем интересно.
— Эти мудаки девери и прочие шурины отказались его
брать! — торжествующе резюмировал Миша. — И подневольная почта отправила его
обратно через океан той Фане, которая наша, а не той, которая дохлая и брать
отказалась!
Я перегнулся через стойку и налил себе сам, потому что
мне надо было подавить икание.
— А вот теперь самое интересное! — вещал Миша. — Ты
когда-нибудь пробовал растаможить пустой гроб, который тебе вернулся из Украины
в связи с тем, что адресат отказался от посылки?!
Я заржал в голос. Бармен Миша не выдержал и
присоединился.
На горизонте показался мутный Сява.
— Мужики, — сказал Сява. — Вы тут дольше. Не знаете,
как лучше отправить посылку на родину. Лёгкую, но большую.
— Шо значит «большую»? — подозрительно спросил Миша.
— Ну, где-то два метра на пол-, — сказал Сява.
— В Харьков? — спросил я.
— Не, в Тирасполь, — сказал Сява.
— Давай лучше в Харьков, Сява, — сказал бармен Миша. —
Там мы все ходы-выходы уже знаем.
Комментариев нет:
Отправить комментарий