Перевод был опубликован в русском «Роллинг Стоун» в апреле 2005 года.
«Это рок-н-ролл, это мой рок-н-ролл, — говорит Лу Рид ехидным тоном. — И если вам не нравится мой рок-н-ролл, лучше отойдите в сторонку!»
Получили? Так что, отправляйтесь в свою комнату и сидите там тихо! Сам музыкант заявил в одной из песен с пластинки 1978 года «Take Nо Prisoners»: «Я самый лучший из всех Лу Ридов».
Среди тех, кто признавался во влиянии на собственное творчество магии черного юмора и сырого уличного рок-н-ролла бывшего лидера The Velvet Underground, — Дэвид Боуи, Рик Окейсик и Крисси Хайнди, U2, Sonic Youth и R.E.M.
Лу садится в кресло: «Вам решать — будете ли вы относиться серьезно к жизни. Если не хотите, то существует куча веселой поп-музыки. Будете слушать ее — получите массу удовольствия. Я же заинтересован в других вещах, не сказать, что более интеллектуальных, но просто других».
Однажды вы признались, что в детстве, сидя дома и решая задачки по геометрии, вы слушали группы, играющие ритм-энд-блюз, типа The Paragons, The Diablos или The Jesters. У многих людей ваша музыка никак не ассоциируется с уличным соулом.
Моя музыка никак не ассоциируется и с геометрией. Послушайте мои пластинки. В некоторых песнях, например, в «Halloween Parade» Джеффри Лессер, мой звукоинженер, записывал характерные для ритм-энд-блюза вокальные партии. Все подпевки на альбоме «New York» основаны именно на этой музыке.
Это когда чернокожие девушки подпевают «ду-да-да-да-да-да» в «Walk On The Wild Side»?
Ну, вроде того. Я сделал свою первую запись в 1957 году (вместе с группой The Jades; песня называлась «Leave Her For Ме») и как раз играл подобную музыку. Послушайте «There’s No Time» с диска «New York». Если обратить внимание на гармонию песни, она сделана в таком же стиле.
Были ли элементы ритм-энд-блюза в музыке The Velvet Underground?
Это всегда присутствовало в нашей музыке. Она казалась мне сплавом ритм-энд-блюза, би-бопа, рокабилли. Ощущалось влияние Орнетта Коулмана, Дона Черри, Арчи Шеппа и им подобных. Я раньше старался ходить на все концерты Орнетта Коулмана, в каких бы клубах он ни выступал. Помню одну из его потрясающих композиций «Lonely Woman», с Чарли Хейденом на басу (напевает мелодию). В то же время мне нравилась еще одна потрясающая вещь — «Outcast» Эдди Кэмпбелла и Эрни Джонсона. Я часто играл басовую партию оттуда коллегам по Velvets.
В песне «There She Goes Again» с первой пластинки The Velvet Underground есть небольшая гитарная цитата из песни «Hitch Hike» Марвина Гэя.
Да. Милый проигрыш получился, правда? На самом деле у нас в группе было правило: если кто-то играл кусок украденной у кого-нибудь мелодии, он должен был заплатить штраф. Ну, само собой, денег ни у кого не было, но этот принцип дисциплинировал. Вокруг было очень много блюзовых групп, постоянно тырящих друг у друга песни. А мы старались найти собственный путь, все аранжировки Velvets были безупречно чистыми с этой точки зрения.
В чем заключалась работа Энди Уорхола, как продюсера первого альбома The Velvet Underground?
Он просто охранял нас от вмешательства в наши дела ненужных людей. С The Velvet Underground подписали контракт не потому, что группа была хороша, а потому, что мы были вместе с Энди. Его присутствие решало все вопросы.
Это был жест доброй воли с его стороны?
В студии мы делали то, что делали всегда. Энди лишь комментировал: «Вот это было отлично», или «Оставьте это так», или «Хорошее соло». Я к тому времени знал, как работать на записи, благо уже записывал всякие ерундовые песенки. Энди принял основной удар на себя. Фирма MGM, подписавшая с нами контракт, хотела навязать собственного продюсера, Тома Уилсона. С ним была записана песня «Sunday Morning» — с кучей наложений, скрипкой и Нико на вокале. Этот парень просто не успел переделать всего того, что было сделано нами самостоятельно, до него.
Были ли на первом альбоме The Velvet Underground композиции, написанные в те дни, когда вы сочиняли те самые «ерундовые» поп-песенки для Pickwick Records?
Были некоторые, например, «Heroin». Остальные не вспомню.
Вы не стали параноиком, сочиняя на заказ слащавые композиции типа «The Ostrich» или «Cycle Avenue» днем, а по ночам — песни, подобные «Heroin»?
Энди Уорхол занимался одновременно коммерческим искусством и тем, что было интересно ему самому. Он поддерживал свои независимые акции, типа шоу «Exploding Plastic Inevitable», при помощи коммерческих проектов. А откуда, по-вашему, еще брать деньги? Среди нас не было толстосумов. Мы были бедны. Не думаю, что я стал бы шизиком от этого. У меня такая работа — сочинять песни. В те времена я просто вкалывал. Мне давали заказ на композицию, давали тему, и я работал. Примерно то же я делаю и сейчас. Мне это на самом деле даже нравится. Я могу абстрагироваться от подобной рутины полностью. Энди говорил, что его очень радовало, когда люди исправляли его коммерческие работы, потому что к этим произведениям он не испытывал никаких чувств. Уорхол считал, что раз люди их изменяют, значит, они правы.
Энди давал вам темы для написания песен?
Конечно. Как-то он сказал: «Почему бы вам не сочинить песню под названием «Vicious»?» Я ответил: «Хорошо, а какого рода порок?» Он сказал «Ну, например, если бы я ударил тебя цветком». Я так и написал, буквально. Я всегда таскал с собой блокнот, записывал в него свои стихи, случайно услышанные фразы. Например, в песне «Last Great American Whale» с альбома «New York» есть такая строчка: «Stick a fork in their ass and turn them over. They’re done» (Воткни вилку им в задницу, переверни их. С ними покончено). Я впервые услышал эту фразу из уст музыканта Джона Мелленкампа, записал ее и использовал, немного изменив. Я сделал то же самое и тогда, на «Фабрике» Энди. Получились такие строчки: «Vicious, you hit me with a flower. You do it every hour». Когда у меня спрашивали, что все это значит, я отвечал: «Идите и спросите у Энди». Или еще, однажды Уорхол сказал: «Вам стоит написать песню об одной моей знакомой, настоящей Femme Fatale» (франц. — роковая женщина). А когда мы делали второй альбом, он сказал: «А теперь представьте, что вы пишете песню о том, как вы сосете у меня член». Веселым он был, веселым чуваком!
Большинство людей считают Уорхола кем-то вроде кукловода.
Он был нашим катализатором, складывал воедино наиболее раздражающие всех элементы, что и мне было интересно. Когда Энди привел к нам Нико, мы были в недоумении. Энди сказал: «Парни! Вам нужна вокалистка». Пришлось согласиться, хотя я пытался возражать.
Пути Уорхола и The Velvet Underground разошлись в 1967 году. Энди потерял к вашей группе интерес?
Все было не так. Как и мы, Энди постоянно менялся. Однажды он сказал мне: «Вам надо решать, что вы будете делать дальше. По-прежнему хотите играть на всяких выставках и акциях или будете двигаться в другом направлении? Лу, тебе не кажется, что пора подумать об этом?» Я подумал — и уволил его. Я был уверен, что тогда было просто необходимо это сделать.
Какова была реакция Уорхола?
Он был в ярости, в бешенстве. Я никогда раньше не видел Энди таким. Он называл меня крысой. Для него это слово было самым ужасным из всех оскорблений.
Оглядываясь на годы, проведенные с Velvets, не кажется ли вам, что у группы осталось много незаконченного материала?
Наш скрипач Джон Кейл сказал, что «все развалилось еще до того, как мы закончили то, что должны были закончить». Я думаю, что он прав. Мои альбомы — это мое видение того, что мы должны были сделать. Альбомы Джона — его мысли на этот счет. Казалось, что нашу барабанщицу Морин Такер невозможно заменить никем. Тем не менее, «Loaded» — диск, на котором она не играла, является любимой пластинкой The Velvet Underground для многих наших поклонников.
После ухода из The Velvet Underground вы работали в фирме вашего отца?
Да, секретарем. У него была своя компания. Отец хотел, чтобы я поучаствовал в семейном бизнесе. Когда я ушел из The Velvet Underground, я решил завязать с музыкой. Мне нужна была другая работа. Я проработал секретарем два года. Когда я был школьником, мама всегда говорила: «Учись печатать на машинке. Это верный кусок хлеба». Она была права. Я долго думал, хочу ли я продолжать сочинять и петь песни самостоятельно, буду ли я снова собирать группу? Некоторым людям нужно постоянно быть в свете прожекторов, но я не принадлежу к их числу. Мне просто нравится сочинять и исполнять свои песни. Я хочу выйти за рамки рок-н-ролла. Время этой музыки прошло. Не поймите меня неверно, я не смакую ее кончину.
Успех таких песен, как «Walk On The Wild Side» привел к тому, что вы стали известны как человек, осмелившийся нарушить самые серьезные табу: вы пели о наркотиках, сексуальных отклонениях.
Табу на эти темы существовали только в музыке. В кино, книгах и пьесах обо всем этом говорили давно. Почитайте Гинзберга, Берроуза или Хьюберта Селби-младшего.
В 70-х вы не просто писали о всяких экстремальных вещах — вы жили этим. В 1989 году вы все еще тот «старый добрый» Лу Рид?
Жизнь идет по спирали, верно? Что бы ни случилось, у меня сохраняется понимание ситуации. Я не оглядываюсь назад. Я сочинил песню «Growing Up In Public / With Your Pants Down» (Я расту на глазах у всех / Со спущенными штанами). Вот что я думаю обо всем этом. Самые большие ошибки моей жизни были сделаны на людях, и я положил их в основу своих песен.
Интересно то, что вы издаете свои альбомы на «мейджор-лейбле» — огромной звукозаписывающей фирме.
Мне и самому странно. Я не знаю, почему со мной до сих пор подписывают контракты на запись пластинок. Наверное, потому, что на моих альбомах, по крайней мере, не потеряешь деньги. А я думаю, что уж пару баксов эти ребята всегда заработают. Я — культовый персонаж, моя музыка востребована.
В 1979 году вы во время концерта в Bottom Line в Нью-Йорке указали пальцем на директора вашей звукозаписывающей фирмы Клайва Дэвиса, сидящего в зале, и спросили: «Где мои деньги, Клайв?»
Я был пьян и до сих пор сожалею о той выходке. С другой стороны, я был в бешенстве, поскольку по городу уже должны были висеть афиши, я подумал, что меня с ними просто кинули. Меня пнули, я пнул в ответ. Таков уж Лу Рид!
Говорят, вы сложный человек.
Я просто классный парень. Это правда. Может, излишне темпераментный, но на то есть причины. Иногда темперамент ошибочно принимают за сложный характер. Я не люблю, когда у меня берут интервью. А кому это может нравиться, если только вы не эгоист и не самовлюбленный идиот?
В одной из версий песни «Dirty Boulevards» с альбома «New York» вы заменили несколько нецензурных предложений в тексте на гитарный проигрыш. Почему вы пошли на такой компромисс?
Меня бы беспокоил этот поступок, если бы других версий этой композиции не существовало. «Dirty Boulevards» представляла весь альбом, а я не хотел усложнять жизнь ни себе, ни другим. Я не был готов вступать в битву с цензурой из-за двух строчек текста. Я принял решение. Надеюсь, что люди помнят, кто я такой и откуда взялся.
Давайте поговорим о ваших современниках, например, о Бобе Дилане. Он тоже бывал у Уорхола на «Фабрике» в середине шестидесятых и, как и вы, он изменил представление о рок-н-ролле.
Я всегда приобретаю новые пластинки Дилана. Боб умеет писать песни. Иногда я ловлю себя на мысли, что хотел бы писать тексты так же, как это делает он. Все остальное — скучная попсня. Дилан поражает меня каждой новой пластинкой.
А как насчет Джона Леннона? В своих песнях он тоже честно говорил о жизни.
Он написал песню, которая называется «Mother». Наверное, это одна из моих любимейших вещей, хотя еще очень нравится «Jealous Guy». Мне по душе то, что он делал после распада The Beatles. Но по части текстов нет никого, равного Дилану.
А Брюс Спрингстин?
Мне нравятся его концертные выступления. Брюс — величайший из музыкантов, дающих концерты.
Какая поп-музыка интересует вас сейчас?
Нет такой. Я не слушаю радио, не слежу за тем, что происходит вокруг. Я знаю, что моя жена Сильвия балдеет от Waterboys. Так что иногда приходится слушать их песни. Конечно, прежде всего меня интересуют тексты, а они удаются не многим.
Почему вы решили заниматься поэзией?
Не знаю. Однажды я даже получил премию, победив в конкурсе стихов. Тогда я бывал на «Фабрике», и Джерард Маланга, коллега Энди Уорхола и биограф Velvets, послал мои стихи в один из маленьких литературных журнальчиков. Его редактор Юджин Маккарти наградил меня премией. Что-то вроде «Один из пяти лучших поэтов этого маленького литературного издания». Я был крайне зол на Джерарда за его поступок, поскольку мне не нравилось опубликованное стихотворение. И наплевать, что кто-то посчитал его хорошим, ведь я-то знал, что оно было ужасным. Я думаю, что тексты моих песен были куда лучше, чем некоторые стихотворения.
Америка с годами становится все более консервативной страной, а ваши стихи — все более радикальными и откровенными.
Я думаю, что такие события, как убийство Кеннеди или скандал с президентом Никсоном, погубили патриотические чувства многих людей. Когда люди поняли, что их обманывали, они сказали себе: «Мы не знали, что происходила такая хрень! Теперь нас не проведешь! Каждый сам за себя».
Комментариев нет:
Отправить комментарий