О НОСТАЛЬГИИ ПО ОДЕССКИМ ЗАБЕГАЛОВКАМ

Хипстеры, пафос и ЗОЖ стремительно завоёвывают этот мир. Но есть ещё в Одессе живчики, которые сопротивляются изо всех сил. И, как ни крути, но есть в этих «баревичах» что-то прекрасное и неподвластное разуму и логике. 

Борщ – 15 грн

Харчо – 18 грн

Пюре – 17 грн

Котлета – 10 грн

Пиво – 18 грн

Это меню такое в страшной бадеге где-то на Пироговского. Там были еще блюда (макароши, соляночка), но суть та же – всё это стоило копейки. Времени на поиски нормальной жральни не было, да и тем более я питаю определенную слабость к таким низам и маргинальщине, так что рискнул заказать себе пюрешку с котлетой и пиво (45 гривен – дешевле пачки сигарет у меня в кармане). В общем взял пиво, сижу, жду свой нехитрый обед.

Баревич, разумеется, оформлен с шиком 90-х: всё в пластике, стулья максимально неудобные, столы заваливаются хоть на одну ножку. Над барной стойкой видавшая виды надпись «Янтарь». Пиво при этом разливают Жигулёвское. Контингент – спившиеся инженеры да дворники ближайших подворотен. Помятый мужик под 50 в очках и с портфелем, которые пытаются сделать его экстерьер чуть более интеллигентным, но у них это не получается, берёт полтинник водки, полтинник же томатного сока и шкалик коньяка с собой. Заправски расправляясь с водкой и забыв про томатный сок, внимательно рассматривает бутылку коньяка.

— Тут же 250?

— Да. 250.

Женщина за прилавком – типичная советская женщина за прилавком: в летах, в теле, с некогда пышной прической. Говорит ровно, уверенно, ни один мускул не дрогнет на её каменном лице. Сразу видно: не одного коня на скаку остановила за свою жизнь, не в одну горящую избу заходила на своём пути. Жилищно-эксплуатационная будда.

— Потому что знаете, какие они шкалики сейчас начали продавать?

— Знаю. 175.

— Вот именно! Совсем уже о людях не думают. 175. Где это видано?

— Мы не берем 175. Клиенты этого не понимают.

— Правильно! Молодцы!

Опрокидывает полтинник томатного сока, кладёт шкалик коньяка в карман, любовно и привычно хлопает по нему и не спеша удаляется. Сразу за ним подходит дворничка:

— Полтинник.

Быстро выпивает. Женщина за стойкой:

— Налить сока на сдачу?

— А что, сдача осталась? Накапай тогда лучше ещё водки.

Снова выпивает и стремительно выходит из бара, будто никакой сдачи быть не должно было и добавка ей досталась случайно, по ошибке.
Выносят пюре с котлетой. Выглядело это всё, конечно, не очень, но было вполне съедобно. В не меньшей степени, чем, например, во всех этих столовках нового типа – Чернослив, Чердак, в Афинах и прочих пузатых хатах. Только там 45 гривен мне хватило бы максимум на бокал пива. Оставив мысли о ценообразовании на «кухню» (тут особо вопросов не возникло) и на «бар» (а вот тут я прям физически почувствовал, как меня дурят по всему городу), задумался о своих нежных чувствах к подобным наливайкам предельно низкого стиля.

Что это? Откуда это? Понятно, если бы я был писателем и инженером человеческих душ в поисках нового материала. Или художником каким, исследующим типажи в поисках соли земли. Но нет, мне всё это чуждо. Но есть все же в этих бадегах что-то настоящее. Правда в них есть. И жизнь. Всё то, что напрочь отсутствует в новомодных хипстерских ресторанчиках, которые в поисках правильного позиционирования и выстраивания стратегии продаж окончательно утеряли человечность. Там только пластико-силиконовый маркетинг. За грубой реальностью – вам сюда, в бадеги, баревичи, наливайки.

Недавно в Одессу приезжал друг из Ужгорода. И вот мы встречаемся с утра после бурного вечера, закончившегося обоюдным беспамятством. Разумеется, сразу остро встает пивной вопрос. Недолго думая, веду своего друга в «Семь ветров». Этимология названия бадеги мне не известна, все её так называют, хотя там нет никакой вывески и никогда не было. Да вы все её знаете – пивнуха на Коблевской, прямо на углу Соборной, напротив «Тюльки». Там с 90-х тусила вся спивающаяся одесская околохудожественная псевдобогема. Славилась она тем, что там всегда было самое дешёвое бухло на разлив. Пиво при этом было вкусное и не разбавленное. Водку тоже не бодяжили. Да и пожрать там можно было, и выжить после этого, что немаловажно. А какой там был божественный антураж! Непередаваемо! Полное погружение в эстетику привокзальных беляшей. Ну, знаете, все эти видавшие виды бутербродики на блюдечке под вакуумной пленкой, мухи на прилавке, дольки лимонов с воткнутой зубочисткой, отстаивающееся пиво. Незабываемый путь в туалет: надо было зайти за барную стойку, пройти куда-то мимо кухни, и ты попадал в типичный сортир советской коммуналки с грязным кафелем вокруг, висящим на стене стульчаком от унитаза и незакрывающим крючком на двери. Настоящее погружение в бомж-романтизм.

Сейчас там всё перестроили. Стало хуже. Значительно хуже. Стало, как везде. Убрали грязь, нищету и убогость, и после этого ничего не осталось. Пиво, впрочем, там до сих самое дешёвое в округе. Я рассказываю всё это своему ужгородскому другу, рассказываю о духе города, который здесь некогда витал, о том, как здесь выпивали одесские писатели и художники.

— Впрочем, смотри, вон напротив «Тюлька» есть, можем туда переместиться, там все по-одесски: крафтовое пивко, форшмак, тюлечка, официантки в тельняшках, цитаты из Бабеля.

— Та не, давай уже здесь как-то. Мне такая Одесса ближе, чем та бездуховность, которую ты описал.

Источник: